Эпштейн Аркадий Иосифович

<фото отсутствует>

Родился 9 июня 1920 года в деревне Поповка Пятницкой волости Звенигородского уезда Московской губернии (ныне Солнечногорский район Московской области). По национальности еврей. В 1927 году поступил в первый класс местного училища. В 1928 году вместе с семьей переехал в Новую Ладогу Ленинградской области, где учился в Новоладожской школе-семилетке. В 1929 году вступил в пионерную организацию. В 1934 году успешно закончил семилетку и, чтобы продолжить образование переезжает в г. Шлиссельбург, где поступает в среднюю школу им. Н.Чеканова. В мае 1936 года вступил в комсомольскую организацию. В июне 1937 года с отличием окончил десятилетку и поступил в ЛИИ без вступительных экзаменов на Инженерно-физический факультет. Через год перевелся на Металлургический факультет на специальность "Литейное производство". В сентябре 1941 года устраивается на работу, ввиду критического материального положения. По сведениям Резникова-Левита З.Я. Аркадий Эпштейн скончался от истощения 3 февраля 1942 года.

Из «Воспоминаний о блокадных днях, прожитых в Ленинграде» Резникова-Левит Залмана Яковлевича:

«..Я поселился в одной комнате с Аркадием Эпштейн - студентом нашей группы. Как только я пришёл из училища в Институт, меня вместе с Эпштейном направили на копку траншей в парк Лесотехнической Академии, со стороны Второго Муринского проспекта. Литейная лаборатория Института так же как и все заводы Ленинграда начала работать на оборону, на защиту города. Везде висели лозунги: «Всё для фронта, всё для победы!»…

Литейная лаборатория по указанию Обком Партии должна была изготовить спецлитьё - спецплиты, которые монтировались на коротких лыжах. Плиты изготавливались с смотровой щелью в верхней части, красились в белый цвет. Этими бронебойными плитами снабжались, в первую очередь, снайперы. К этой работе привлекли меня - Резникова-Ленит З.Я. и Аркадия Эпштейна… Работа была тяжёлая и очень напряжённая. К 20-20:30 спешили в общежитие, чтобы попасть до начала бомбардировки домой. Начиная со второй половины Сентября месяца началась варварская бомбардировка города. С немецкой пунктуальностью город подвергался бомбардировке с 9 часов вечера до 7 часов утра… Периодически поднимались на крышу во время воздушной тревоги для сбрасывания «зажигалок»…Мы с А. Эпштейном продолжали параллельно работать в Литейной лаборатории, но работа там постепенно сворачивалась, были перебои с обеспечением исходными материалами, задание по изготовлению плит постепенно подходило к завершению…

Второго Февраля рано утром пришла девушка из Комитета Комсомола и сообщила, что наша комната подлежит эвакуации…Далее она заявила, что два человека- Аркадий Эпштейн и один аспирант остаются, так как их состояние не позволяет их вывозить- по дороге могут погибнуть. Они будут направлены на усиленное питание, поправятся, после чего будут вывезены из города. …Я посмотрел на Аркадия. Он лежал на кровати заросший, истощённый, безучастно смотрел вдаль. Вид у него был несчастный, глаза потухшие. Что делать? Вот так бросить его одного, несчастного. Нет! Это не по-человечески! Это нечестно. Да и везти его было нельзя. Последние две недели он просто страшно сдал. Я ему сказал: «Вставай, собирайся. Пойдём в Пункт усиленного питания.» С моей помощью Аркадий собрался, и мы пошли…Идти Аркадий уже не мог. Взяв под руки с обеих сторон, мы его буквально волоком тащили до этого «спасительного» двухэтажного деревянного домика, который находился сравнительно недалеко от нашего корпуса…

Я уже собирался уходить, когда увидел, что в комнате появился Аркадий Эпштейн. Что случилось? Он рассказал, что явилась Жемчужникова и велела его выбросить на улицу Двое взяли его за ноги и из окна второго этажа выбросили прямо на сугроб снега. Обратно он приполз. Я был обескуражен. Что делать? Пошёл искать девушку- представителя Комитета Комсомола по эвакуации Института. Мне повезло. Я её встретил на улице. Она была удивлена, что я здесь, автобус уже ушёл. Я ей рассказал всё, что произошло. Она на меня начала кричать, что всех подвожу, что я немедленно должен быть на Финляндском вокзале, там вот, вот должен отправиться пригородный поезд, а насчёт Эпштейна, чтобы я не беспокоился. Заверила, что он срочно будет отправлен в Пункт Усиленного питания и будет эвакуирован следующей партией. Я зашёл в комнату, взял чемоданчик с конспектами и книгами. Аркадий меня провожал безразличным, потухшим взором…

Вот что рассказала мне моя сестра после эвакуации, с которой мы случайно встретились. Она ничего не знала обо мне. 3го Февраля она пришла в Институт проведать меня, узнать, жив ли я. Когда она вошла в нашу комнату, то увидела, что она пустая, на полу были следы отгулявшего по нему огня. В комнате было холодно, никого в ней не было. Печурка не топилась, около неё лежали два обгоревших трупа…Очевидно, эти два трупа были Эпштейн и аспирант, которых оставили как нетранспортабельных. Надо полагать, что они сидели около печурки, заснули и свалились на печь. Они горели, а подняться не было сил. Дикая смерть!

... Аркадий Эпштейн был хороший товарищ и талантливый человек…. Как-то сообщили, что от матери Аркадия Эпштейна пришло письмо, в котором она просила сообщить, что с Аркадием. Где он? Я ничего не написал, не смог, хотя письмо матери меня сильно взволновало. Единственный раз, когда я подошёл к Жемчужниковой. Я ей сказал: «Только вы можете ответить матери, где её сын. Только вы можете её «порадовать». Она сделала удивительное лицо, но я повернулся и ушёл. Субординация в Институте сохранялась, и даже это высказывание требовало от меня определённых усилий…»